Художник В. Тропинин
Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет
вторник, 20 ноября 2012 г.
суббота, 17 ноября 2012 г.
Восемь лап и два хвоста |
|
Николай Агнивцев
| [1] |
Фарфоровая любовь | Дневник |
|
Теги: стихи иронические русская поэзия Агнивцев |
Дмитрий Быков
Детектор лжи | Дневник |
Прогресс расширяет свои рубежи.
Растут ипотеки, дома, гаражи,
а самое главное — что на работу
начнут принимать по детектору лжи!
Детектор изящен и сдержанно-крут.
Ведь каждому ясно: в отечестве врут
и врут ежечасно. А лживые люди
едва ли способны на доблестный труд.
И вот я иду, зеленее травы,
в какой-то из офисов в центре Москвы.
Меня подключают к электромашине
и в лоб вопрошают: «А пьете ли вы?»
И сразу же проигрыш, в первом бою.
Я мог бы, конечно, ответить: «Не пью»,
но самый доверчивый русский детектор
ни в жисть не поверил бы в честность мою.
Потом, проверяя процент чистоты,
меня вопрошают: «Воруешь ли ты?»
И если я честно скажу: «Не ворую»,
то это опять-таки будут кранты.
Будь честным мое радикальное «нет»,
я вряд ли бы дожил до этаких лет,
и всякий детектор и всякий директор
сочли бы обманом подобный ответ.
Потом, заглянув подозрительно в рот,
меня вопрошают: «А ты патриот?»
И что я отвечу? Что власть не приемлю,
но страстно люблю свой язык и народ?
Так ты эти вещи поди раздели,
особенно если грозят звездюли.
И снова детектор меня завернул бы,
в графе «Откровенность» рисуя нули.
А после вопросов пяти иль шести,
от коих мороз пробирал до кости,
меня бы спросили: «Ну, это понятно.
Но можете ль вы дисциплину блюсти?»
И что я отвечу, горя от стыда?
Наверное, ляпну, что, в принципе, да,
но если она не по бзику начальства,
а ради успешности в смысле труда.
Тогда бы последовал новый вопрос:
«Допустим, над вами имеется босс.
Способны ли вы на почтение к боссу —
почтенье до дрожи, до колик, до слез?!»
И что я отвечу, поморщившись лбом?
Что враг быдловатости в боссе любом?
Что трудно себя называть либералом,
а в офисе быть безответным рабом?
Тогда бы допросчик, филер, фараон
спросил бы: «А вы не английский шпион?»
И что мне ответить? Сказал бы: не знаю.
Сегодня с утра я как будто не он.
Но знаете, с этою нашей трубой
весь мир раздираем такою борьбой…
Ведь если страна назначает шпионом,
шпионом становится, в общем, любой…»
И видя, что даже на этот вопрос
герой не способен ответить всерьез,
детектор бы, кажется мне, задымился,
а работодатель бы к стулу прирос.
Тогда бы, уже выбиваясь из сил,
несчастный начальник меня бы спросил:
«Скажите, а вы здесь хотите работать?»
И мой бы ответ их опять подкосил.
Что сделаешь, мне не четырнадцать лет.
Хочу я работать? Естественно, нет.
Мне нравится, в общем, лежать на диване,
стишки сочинять, попивая кларет,
бродить по Москве, наслаждаясь весной,
с подругой, окончившей курс выпускной,
а после обедать рассольником, скажем,
его заедая котлетой мясной.
Но так как за все это надо платить,
а я не магнат и не киллер, етить,
то мне и приходится где-то работать,
хоть я бы давно предпочел прекратить.
Должно быть, какой-то в стране перекос,
далече от цели нас ветер занес —
раз нет у людей однозначных ответов
на самый простой однозначный вопрос.
Люблю ли я Родину? Жажду ль труда?
Блюду ли законы? Естественно, да.
Но стоит увидеть все это в реале —
и все мои «да» улетят в никуда.
Короче, Московская дума, скажи
свое «Не позволим!» детектору лжи.
А то никого не возьмут на работу.
Смирись с этой данностью и не жужжи.
|
Рублёвая Ода | Дневник |
Прогнивший Запад сегодня скуп,
как разорённый франт.
Похерен бакса зелёный труп
и евро радужный фант.
Признают ненец, бурят, казах,
Милов, Немцов, Боровой,
что рубль становится на глазах
валютою мировой.
Настало время трёхцветных лент.
Страна — в крутой полосе:
наш рубль сегодня — эквивалент,
которого жаждут все.
Господь наставил планете клизм,
немало сдулось харизм,
всё облажалось — либерализм
и шведский социализм,
мальтузианство, и глобализм
и прочих догм до двухсот—
и даже гомосексуализм
теперь уже не спасёт.
Остался только российский путь,
ведущий куда-то вглубь,
и выражающий нашу суть
бессмертный российский рупь.
Какие ценности он в себе
загадочно воплотил!
Любовь к свободе и ФСБ,
балет и жидкий этил,
безумство, роскошь и нищету,
готовность к любой беде,
покорность, гордость, Москву, Читу,
Казань и Улан-Удэ,
Толстого слог, Эйзенштейна дубль,
запасы нефти и круп —
он всё вмещает, российский рубль
(короткая форма — «руб.»).
Пока у мира сплошной облом,
у нас наконец расцвет,
поскольку меряют всё рублём,
а прочих ценностей нет.
Чужие ценности — гимн и флаг —
пора приравнять к рублю.
Пишу всё это не просто так —
я очень его люблю.
Теперь весь мир — арена рубля:
не Клин, не Псков, не Рязань!
Пора придумать, престижа для,
новейший его дизайн.
Не надо думать, что я нахал,—
но Лувр, Биг-Бен, Уолл-стрит,
и Капитолий, и Тадж-Махал
пора на нём разместить.
Тибетских гор, британских долин
зелёная череда…
Ведь мы по ми’ру шагаем, блин,
а по’миру — никогда!
Теперь — о лицах. Чьей голове
украсить лицо рубля?
Я полагаю, что нужно две:
одной маловато для.
Одевшись в хмуро-зелёный тон,
заботами омрачась,
торчит на долларе Вашингтон—
и где ваш доллар сейчас?
Две головы всегда хороши:
двуглавый орёл — клише.
Противоречья нашей души
одной не вместить душе.
Не зря везде о нас говорят,
что двойственна наша стать:
едва нас возглавил дуумвират,
как начали мы блистать.
Без дуализма нас не постичь,
и мы за него горой.
На сотне будет пускай Ильич,
а с ним Николай Второй.
Как мощный символ родных осин,
а также родных трясин,
возможны Грозный Иван и сын
(а может быть, Пётр и сын).
На тыще — если потребны там
поэты родных краёв —
озможны Сталин и Мандельштам,
Дзержинский и Гумилёв…
Кого, короче, ни приголубь —
от звёзд до сибирских руд, —
российский международный рупь
получится очень крут.
Какой бы груз ни тянул бы вниз,
позиций он не сдавал.
Одна проблема — найти девиз.
С девизом у нас завал.
И здесь никто совета не даст —
ни гений, ни средний класс.
На баксе пишут In God We Trust
и где этот бакс сейчас?
Дрожи, Америка, мир, дивись —
мы сделались круче всех,
но вряд ли сможем найти девиз,
чтоб свой объяснить успех.
В чем сила, брат? Непонятно, брат.
Консенсуса нет у нас.
Во что мы верим? В дуумвират?
В коррупцию? В нефтегаз?
Бардак на нашенском корабле
никак не пойдет на убыль;
мы верим в рубль, но как на рубле
напишешь «Мы верим в рубль!»?
Пред кем ни пыжься, с кем ни дерись,
кого ни спроси в стране —
я знаю только один девиз,
годящийся всем вполне.
Его обычно блюдет и зверь,
родившийся на Руси.
Ты тоже знаешь его:
«Не верь, не бойся и не проси».
|
Те |
Сказка о Рыбаке и Рыбке | Дневник |
Жил старик у Финского залива,
О богатстве и славе не мечтая. Приключилось с ним нездешнее диво: Приплыла к нему рыбка золотая. Говорит: отпусти меня, старче! Нынче труд твой рыбацкий безвозмезден — Заживешь ты прибыльней и ярче: Новым Штирлицем отправишься в Дрезден! Попивает он дрезденское пиво, Но и пиво с годами станет серым! Вновь приходит он нА берег залива: Вице-мэром быть хочу и премьером! И исполнила просьбу его рыбка, Потому что любила его шибко. Говорит он помощнице: спасибо, Подо мною сегодня вся держава, Только сделай, государыня рыба, Чтобы нефть еще вдруг подорожала. До сих пор я голодных не насытил, Безработных не вытащил из петель — Я хочу быть Отечества спаситель, А не просто банальный добродетель! Удивилася рыбка золотая, Головой золотою покачала, Но и это исполнила, не зная, Что все это не конец, а начало. Что касается пушкинской баллады, Из которой заимствована форма, Тут у нас полагались бы рулады С описаньем начавшегося шторма. Но увы — не хватало ему пыла. Вероятно, разъехались евреи. И не Черное оно уже было, А такое Саргассово скорее. ...Как он нефть вздорожавшую увидел, Так и требует: где ты, моя рыба? Сделай так, чтоб я сделался нацлидер, Не чиновник из Питера, а глыба, Чтобы вечно я правил этим краем, Чтобы в нем оказался несменяем, И чтоб все — без эфира и этила — Убедили себя, что я светило. А чтоб те, что такого не смогли бы, Поголовно вели себя как рыбы. И сбылося государево слово: Все заткнулось, что голос подавало. Но к заливу отправился он снова, Потому что казалось ему мало. — Я спаситель, отец и благодетель, А живу совершенно по-мужицки! Чтобы мир мою избранность отметил, Ты построй-ка мне дворец геленджицкий, Чтобы был он роскошен по-балийски, А не эти барвихские обноски, И чтоб гурии внутри, одалиски, И артистки, и все — единоросски! — Что задумал! — говорит ему рыбка.— Процветание твое очень зыбко! Ну какой ты им отец, право слово! Я возвысила тебя, как магната, А по сути для тебя, рыболова, Было Дрездена уже многовато! — Что я слышу! — говорит он со злобой.— Полубога воспитывать не пробуй! Рыбы все от рождения безмолвны, Ты же тут разболталась, как Каспаров! И ушла она в синие волны, В одиночестве лидера оставив. Он глядит: вся земля его разрыта, Злые подданные, рейтинг провальный, Перед ним разбитое корыто, А в корыте Тор и Навальный. |
Эмобой | Дневник |
Как скучно, боюсь, депутатам в Госдуме!
Как травам в бессмысленной, душной охапке.
Другие едят, закупаются в ГУМе,
идут на свидания, делают бабки,
а ты заседаешь (зачем — непонятно)
бессмысленной мышью, томящейся в сыре,
стираешь и драишь последние пятна
на глянцевом имидже новой России…
Какая еще остается проблема?
Кого не прикрыли еще патриоты?
«Я слышал, бывают какие-то эмо»…
«Неправда, они называются готы!»
Какая проклятая это работа —
в парламент играть неподвижно и немо,
ни разу не видев реального гота
и толком не зная, как выглядит эмо!
Вот так же, я помню, в советское время,
в последнем припадке, в бессмысленном хрипе,
бороться взялись с неформалами всеми,
и главной опасностью сделались хиппи.
Они населенью желали добра ведь,
никто не видал безобидней народца,
но было в стране ничего не поправить,
а надо же было хоть с чем-то бороться!
Вот так и сегодня: и рейтинг вознесся,
и бабки текут, и безмолвствует паства,
и больше в стране ни за что не возьмешься:
все либо бессмысленно, либо опасно.
На фоне того шоколадного крема,
которым нас медиа кормят до рвоты, —
остались одни непокорные эмо
да в черную кожу одетые готы.
Должно быть, мы вправду во славе и силе —
кого бы еще-то к порядку призвать бы?! —
коль нету другого врага у России,
чем эмо, и готы, и эрос до свадьбы.
(Про эрос до свадьбы — не чьи-нибудь бредни:
декан Добреньков на соцфаке расселся —
так он предложил прокурорам намедни
повысить положенный возраст для секса.)
Я в ужасе вижу: овамо и семо*,
взамен созидательной гордой работы —
крадутся в подвал кровожадные эмо,
в кладбищенский склеп забираются готы…
Им всем наплевать, что в стране перемены,
что юные стали для власти опорой, —
и эмо кидаются вспарывать вены,
а готы стремятся к любви однополой.
Из этой среды и появится вскоре
Раскольников новый, убийца старухин…
Уже мы теряем учащихся в школе,
как грозно сказал режиссер Говорухин:
они закоснели в цинизме и злобе,
а их педагоги как раз оробели…
Спасем же хоть тех, кто покуда в утробе,
хоть тех, кто сегодня лежит в колыбели!
От нашей морали остались руины.
На них депутаты взирают, угрюмы.
Настала пора запретить Хэллоуины!
Достойное, в общем, занятье для Думы.
Такое читал я у Кафки, у Лема, —
но все это сделалось былью, чего там…
Я честно скажу — не завидую эмо.
А больше всего не завидую готам.
Какие погромы начнутся — поэма!
Какие облавы устроятся — что ты!
В колонии строем отправятся эмо,
на каторгу маршем проследуют готы.
Точнейшая нашей эпохи эмблема —
бредущие в суд, в арестантские роты,
одетые в розово-черное эмо,
одетые в черно-лиловое готы…
Как Остин заметила в повести «Эмма», —
как грустно, что юные все идиоты…
А завтра Каспаров окажется эмо. А следом Касьянов запишется в готы. |
* * *
В Москве взрывают наземный транспорт –
такси, троллейбусы, все подряд.
В метро ОМОН проверяет паспорт
у всех, кто черен и бородат.
И это длится седьмые сутки.
В глазах у мэра стоит тоска.
При виде каждой забытой сумки
водитель требует взрывника.
О том, кто принял вину за взрывы,
не знают точно, но много врут.
Непостижимы его мотивы,
непредсказуем его маршрут,
как гнев Господень. И потому-то
Москву колотит такая дрожь.
Уже давно бы взыграла смута,
но против промысла не попрешь.
И чуть алеет рассветный отблеск
на синих окнах к шести утра,
юнец, нарочно ушедший в отпуск,
встает с постели. Ему пора.
Не обинуясь и не колеблясь,
но свято веря в свою судьбу,
он резво прыгает в тот троллейбус,
который движется на Трубу.
И дальше кружится по бульварам
("Россия"-Пушкин-Арбат-Пруды) -
зане юнец обладает даром
спасать попутчиков от беды.
Плевать, что вера его наивна.
Неважно, как там его зовут.
Он любит счастливо и взаимно,
и потому его не взорвут.
Его не тронет волна возмездий,
хоть выбор жертвы необъясним,
он это знает и ездит, ездит,
храня любого, кто рядом с ним.
И вот он едет.
Он едет мимо пятнистых скверов,
где визг играющих малышей
ласкает уши пенсионеров
и греет благостных алкашей.
Он едет мимо лотков, киосков,
собак, собачников, стариков,
смешно целующихся подростков,
смешно серьезных выпускников,
Он едет мимо родных идиллий,
где цел дворовый жилой уют,
вдоль тех бульваров, где мы бродили,
не допуская, что нас убьют, -
и как бы там ни трудился Хронос,
дробя асфальт и грызя гранит,
глядишь, еще и теперь не тронут –
чужая молодость охранит.
...Едва рассвет окровавит стекла
и город высветится опять,
во двор выходит старик, не столько
уставший жить, как уставший ждать.
Боец-изменник, солдат-предатель,
навлекший некогда гнев Творца,
он ждет прощения, но Создатель
не шлет за ним своего гонца.
За ним не явится никакая
из караулящих нас смертей.
Он суше выветренного камня
и древней рукописи желтей.
Он смотрит тупо и безучастно
на вечно длящуюся игру,
но то, что мучит его всечасно,
впервые будет служить добру.
И вот он едет.
Он едет мимо крикливых торгов
и нищих драк за бесплатный суп,
он едет мимо больниц и моргов,
гниющих свалок, торчащих труб,
вдоль улиц, прячущих хищный норов
в угоду юному лопуху,
он едет мимо сплошных заборов
с колючей проволокой наверху,
он едет мимо голодных сборищ,
берущих всякого в оборот,
где каждый выкрик равно позорящ
для тех, кто слушает и орет,
где, притворяясь чернорабочим,
вниманья требует наглый смерд,
он едет мимо всего того, чем
согласно брезгуют жизнь и смерть:
как ангел ада, он едет адом –
аид, спускающийся в Аид, -
храня от гибели всех, кто рядом
(хоть каждый верит сам, что хранит).
Вот так и я, примостившись между
юнцом и старцем, в июне, в шесть,
таю отчаянную надежду
на то, что все это так и есть:
пока я им сочиняю роли,
не рухнет небо, не ахнет взрыв,
и мир, послушный творящей воле,
не канет в бездну, пока я жив.
Ни грохот взрыва, ни вой сирены
не грянут разом, Москву глуша,
покуда я бормочу катрены
о двух личинах твоих, душа...
И вот я еду.
|
Элегическое | Дневник |
Разногласия, лево и право
и другие людские дела отступают при виде удава или крысы размером с вола Вроде трижды сменилась эпоха, но опять меня сводит с ума переписка лукавого Коха с Шендеровичем Виктором А. Что-то новое слышится в тоне иссякающий тестостерон? этих писем о давнем разгоне, некрасивом с обеих сторон. Признаю не без легкого вздоха, не без тайной уступки врагу, что ни роль, ни позицию Коха безупречной признать не могу, но не ведаю, кто безупречен. Все двусмысленны, всех развезло: разве только Сурков или Сечин — безупречное, чистое зло. Разве много различий нароешь меж бойцами, помилуй их Бог? Лучше пишет пока Шендерович, но быстрей развивается Кох; несмотря на тогдашние страсти, их позиции в чем-то сродни - в отношении к нынешней власти вроде сходятся оба они. Не скажу, что совсем они близки, но на нынешнем, блин, рубеже мне мерещится в их переписке состраданье друг к другу уже. Я и сам по себе замечаю, по тому, как потеют очки, что былых оппонентов встречаю с умилением даже почти. Пусть признанья мои некрасивы - но признаюсь, слезу уроня: уникальные те коллективы раздражали понтами меня, и Гусинского, честное слово, не считал я героем в плаще, потому что он был за Лужкова, а Лужков мне казался ВАЩЕ; но такие суконные рыла нас теперь потянули ко дну, что страна нас почти примирила и забросила в шлюпку одну. Разногласия, лево и право и другие людские дела отступают при виде удава или крысы размером с вола, а война олигархов и Коха не сказать, чтобы стала пустой — просто им одинаково плохо под одною навозной пятой. НТВ, разумеется, краше, чем семейственно-царственный дом, но на фоне движения «Наши» их уже различаешь с трудом. Как действительность ни приукрась я, к нам она повернулась спиной. Что идейные все разногласья перед ликом породы иной?! Общий путь оказался недолог. В споры я и теперь вовлечен, но расскажет о них антрополог — идеологи тут ни при чем. Все сравнялись на фоне кретинства в изменившейся круто стране: вон премьер на коньках прокатился, надпись «Путин» неся на спине… Вон и суд, осознав свое место и застыв перед новым вождем, признает незаконность ареста для того, кто уже осужден, — не поверишь, какая уступка! Гуманизма почти торжество… Все раскачано, зябко и хрупко, и больно, и по сути мертво, — так что Кох с Шендеровичем, скажем, повторяя все те же круги, по сравнению с этим пейзажем не такие уж, в общем, враги, хоть Альфред оппонента ругает, да и Виктор ответы припас… Лишь одно меня нынче пугает: ведь не кончится это на нас? Ведь потом, с нарастанием фальши, с продолжением дрожи в верхах, — деградация двинется дальше, и настанет такое, что ах. По сравнению с обликом новым (не спасут валерьяна и бром!) будут выглядеть Сечин с Сурковым абсолютным, бесспорным добром. И в кровавой дымящейся каше, возвратившей страну в мезозой, мы припомним движение «Наши» с ностальгической пьяной слезой. |
Теги: стихи сатира Дмитрий Быков элегическое |
Стих для Обамы | Дневник |
Привет тебе, Барак Хусейн Обама,
иль попросту Барак, для простоты.
Прости, что я на ты вот так вот прямо.
Ты тоже можешь быть со мной на ты.
Мы в курсе, что у этих ваших Штатов —
куда я скоро в гости соберусь —
имеется довольно много штампов
насчет страны с названьем кратким Русь.
Чтоб ты представил быт далеких россов,
я подготовил список из пяти
обычно задаваемых вопросов
и правильных ответов. Захвати.
Где нервы вам империя трепала —
сейчас разверзлась черная дыра.
У вас о русских судят как попало,
а все сложнее раза в полтора.
Начнем с того, что злобные соседи
разносят слух (Европа ли, Орда) —
как будто здесь на улицах медведи.
На улицах — отнюдь, а в Думе — да.
Не верь, однако, их ужасной славе,
о коей все кричат наперебой:
у вас слоны сражаются с ослами,
у нас медведь един с самим собой,
и по всему тверскому околотку
бежит в испуге мелкое зверье…
Вот штамп другой: у нас тут любят водку.
Не любят, нет. Но как тут без нее?
Не усмотри, пожалуйста, лукавства
или насмешки в пьяном кураже —
мы пьем ее как горькое лекарство,
а то с ума бы спрыгнули уже.
От многих советологов ученых
доносится и вовсе ерунда —
что будто бы у нас не любят черных.
Своих не любят, нет, а ваших — да.
В любом своем прорыве и провале,
в бесчисленных страстях родной земли
за то, что ваших негров линчевали,
мы снова уважать себя могли.
Ты будешь ощущать себя как дома,
все будут сострадать тебе притом —
у нас тут все жалели дядю Тома,
живя стократ страшней, чем дядя Том.
Наверное, среди переполоха
российских либералов меньшинство
успеет крикнуть: «Здесь ужасно плохо!».
Так ты не верь. Все, в общем, ничего.
Конечно, этот кризис бьет по нервам,
и кое-кто попал под колесо,
но, знаешь, по сравненью с сорок первым
(а с ним у нас тут сравнивают все)
любая ситуация бледнеет.
Наш социум устроен по уму:
элита никогда не обеднеет,
а прочие привыкли ко всему.
Стабфонда, может, хватит на полгода,
воды у нас опять же по края…
Ты, может, спросишь: где у нас свобода?
Свобода есть, у каждого своя.
У нас — свобода лаяться свободно
о власти, о кинжале и плаще;
у них — свобода делать что угодно:
и с тем, кто рот открыл, и вообще.
Такой свободы даже слишком много,
тут ею все буквально залито, —
а то, что телик врет, так ради Бога.
Его давно не слушает никто.
С тревогой подхожу к другой проблеме,
воистину проблеме всех проблем.
Тут говорили, что у нас в тандеме
старшой — злодей, а младший — не совсем.
Оставь свои наивные идеи,
задумайся о чем-нибудь ином.
Они в тандеме оба не злодеи,
и сам тандем, признаться, не бином.
Наверное, иной застынет немо,
но ты поймешь. Усвой себе одно:
у нас тут все по принципу тандема,
поскольку у всего двойное дно.
Страна глупа, но в ней ума палата;
не ценит слов — но ценит сильный жест;
страна бедна — однако так богата,
что никогда никто ее не съест;
страна слаба — и все ж непобедима;
страна плоха — и все же хороша,
и наш тандем, не будь я Быков Дима, —
орел и решка одного гроша.
На аверсе у нас орел двуглавый,
на реверсе — практический расчет,
но ты не обольщайся громкой славой,
что между них конфликт проистечет.
Ты давеча заметил о премьере —
мол, в прошлом он стоит одной ногой,
но борется с собой по крайней мере
и в будущее топает другой.
Премьер не стал глотать твою подначку
и солоно заметил, как всегда,
что мы стоять не можем враскорячку —
одной ногой туда, другой сюда…
Не стану подражать ехидным рожам,
что прекословят лидерам своим, —
но на ухо шепну, что очень можем
и, если честно, — вечно так стоим.
В ней наш ответ на вызовы, угрозы,
на вражеские шашни и клешни…
Устойчивее шаткой этой позы
мы ничего покуда не нашли.
Раскусишь эту главную задачку —
и все предстанет ясным, как пятак.
Ты не сумел бы править враскорячку —
а здесь, в России, можно только так.
Услышав краткий мой путеводитель,
который я вручить не премину, —
ты скажешь нам: ребята, не хотите ль
покинуть эту странную страну?
Ведь это не Отечество, а бездна,
болотный газ, беспримесная жесть…
А я скажу, что нам она любезна,
причем такая именно, как есть.
Какая ни угрюмая, а мама.
Так любят невезучую семью.
И Родину свою, мой друг Обама,
мы б не сменяли даже на твою.
Мы любим наши розвальни, разливы,
расхристанность, расплывчатость в судьбе,
и сверх того мы очень терпеливы.
Но если скажет кто-нибудь тебе,
что будет вечным это время срама,
разврата и бессмысленных потерь, —
то ты не верь, пожалуйста, Обама.
И я не верю, брат, и ты не верь.
|
Теги: стихи сатира Дмитрий Быков |
Футурологическое | Дневник |
Когда-нибудь — хоть, думаю, нескоро —
прогнав вопросы через решето,
в эфире для прямого разговора
появится Еще Не Знаю Кто.
Немало лет, а то десятилетий
пройдет, пока пробьется в теледом
не Первый, не Второй, а кто-то Третий,
во что сегодня верится с трудом.
Не знаю, сколько лет ему сегодня:
десятый класс? Детсад? Четвертый курс?
Откуда он — Коломна, Лобня, Сходня?
(Боюсь, что Питер выбрал свой ресурс.)
Не знаю, из каких он вышел партий,
кого он любит, на кого сердит,
чем занят он — сидит ли он за партой,
в песочнице иль попросту сидит, —
но разговор наедине со всеми
останется и в эти времена.
Он будет вечен, как программа «Время»,
и так же откровенен, как она.
Я так и вижу это, ибо видел
таких мостов не менее шести.
Как ни зовись национальный лидер,
но ритуал он должен соблюсти.
Сначала он стране раздаст подарки,
как подобает первому лицу:
часы — бойцу, учителям — приварки,
очки — слепцу, припарки — мертвецу…
Отвалит пару бабок паре бабок,
заменит в Чухломе сливной бачок;
в избушку, завалившуюся набок,
пришлет джакузи — мойся, мужичок!
Короче, будет все по вечной схеме,
чтоб веселей смотрел простолюдин;
но в рубрике «Наедине со всеми»
имеется вопрос еще один.
Мацкявичус, уже седоволосый,
подтянут, но морщинист и согбен,
озвучит как бы нехотя вопросы
об участи известного NN.
Кокетничая малость перед массой
российской, самой массовой из масс,
премьер ответит с легкою гримасой:
«Я говорил об этом много раз.
Совсем недавно, кажется, в Париже
мне задали на брифинге вопрос
об этом же, и кажется, что вы же.
За этим я вас, собственно, и вез.
Сейчас, ввиду такого многолюдья,
немного повториться — не беда:
все происходит в рамках правосудья.
Ведь вы же жили, кажется, тогда?
Все помнят эти подкупы и взятки,
лавину умолчаний и подмен.
Да там убийств доказанных десятки,
хоть убивал, конечно, не NN!
Конечно, нет. Еще бы не хватало.
Надежно были спрятаны концы:
довольно было окрика, сигнала,
а действовали верные борцы.
Не для себя ж старались эти перцы,
безликое, тупое большинство,
его единоверцы, селигерцы,
надежные сопитерцы его?
Однако счеты мы сводить не будем,
хоть кое-кто порою норовит.
В России насладиться правосудьем
имеет право каждый индивид.
Приятный факт я вам припас нарочно,
коль зритель справедливости взалкал:
вот этот «Группфинанс»… не помню точно…
там упомянут, кажется, Байкал…
так вот, поскольку он во время оно,
что было от коррупции черно,
присвоил деньги не вполне законно —
народу это все возвращено.
Бабло пошло на пенсии, на детство,
на стариков, изношенных трудом,
построен целый дом на эти средства —
прошу вас, покажите этот дом!
А прочее досталось людям верным:
весь капитал без ложного стыда
я разделил с проверенным концерном
«Финанс-арест-инвест-туда-сюда».
Пускай они не светятся публично,
не открывают честного лица —
однако мне они известны лично
и преданы свободе до конца!».
Простой народ, не сдерживая пыла,
приветствует закона торжество…
Хочу ли я, чтоб это так и было?
Нет, не хочу. И более того:
я не люблю ликующего быдла.
Признаться, парадигма эта вся
уже давно Отечеству обрыдла.
Зачем менять гуся на порося?
Так было при татарах, при хазарах…
Я не хочу — подальше от греха —
ни МБХ держать на жестких нарах,
ни тех, кто слал на нары МБХ.
Покуда месть пирует в наших душах,
Отчизна не увидит перемен.
Хотел бы я, чтоб на вопрос ведущих
об участи известного NN
ответил так преемник сухопарый,
сплошных зубов показывая ряд:
— Живет в Европе. Пишет мемуары.
Задумался о многом, говорят.
|
Теги: стихи сатира Дмитрий Быков футурологическое |
Одиннадцатая заповедь | Дневник |
Опережай в игре на четверть хода,
На полный ход, на шаг, на полшага,
В мороз укройся рубищем юрода,
Роскошной жертвой превзойди врага,
Грозят тюрьмой - просись на гильотину,
Грозят изгнаньем - загодя беги,
Дай два рубля просящему полтину
И скинь ему вдогонку сапоги,
Превысь предел, спасись от ливня в море,
От вшей - в окопе. Гонят за Можай -
В Норильск езжай. В мучении, в позоре,
В безумии - во всем опережай.
Я не просил бы многого. Всего-то -
За час до немоты окончить речь,
Разрушить дом за сутки до налета,
За миг до наводнения - поджечь,
Проститься с девкой, прежде чем изменит,
Поскольку девка - то же, что страна,
И раньше, чем страна меня оценит,
Понять, что я не лучше, чем она;
Расквасить нос, покуда враг не тронет,
Раздать запас, покуда не крадут,
Из всех гостей уйти, пока не гонят,
И умереть, когда за мной придут.
|
Теги: стихи Дмитрий Быков одиннадцатая заповедь |
Счастья не будет | Дневник |
Олененок гордо ощутил
Между двух ушей два бугорка,
А лисенок притащил в нору
Мышь, которую он сам поймал.
Галина Демыкина.
Музыка, складывай ноты, захлопывай папку,
Прячь свою скрипку, в прихожей разыскивай шляпку.
Ветер по лужам бежит и апрельскую крутит
Пыль по асфальту подсохшему. Счастья не будет.
Счастья не будет. Винить никого не пристало:
Влажная глина застыла и формою стала,
Стебель твердеет, стволом становясь лучевидным -
Нам ли с тобой ужасаться вещам очевидным?
Будет тревожно, восторженно, сладко, свободно,
Будет томительно, радостно - все, что угодно,-
Счастья не будет. Оставь ожиданья подросткам,
Нынешний возраст подобен гаданию с воском:
Жаркий, в воде застывает, и плачет гадалка.
Миг между жизнью и смертью - умрешь, и не жалко -
Больше не будет единственным нашим соблазном.
Сделался разум стоглазым. Беда несогласным:
Будут метаться, за грань порываться без толку...
Жизнь наша будет подглядывать в каждую щелку.
Воск затвердел, не давая прямого ответа.
Счастья не будет. Да, может, и к лучшему это.
Вольному воля. Один предается восторгам
Эроса. Кто-то политикой, кто-то Востоком
Тщится заполнить пустоты. Никто не осудит.
Мы-то с тобой уже знаем, что счастья не будет.
Век наш вошел в колею, равнодушный к расчетам.
Мы-то не станем просить послаблений, а что там
Бьется, трепещет, не зная, не видя предела, -
Страх ли, надежда ли - наше интимное дело.
Щебень щебечет, и чавкает грязь под стопою.
Чет или нечет - не нам обижаться с тобою.
Желтый трамвай дребезжанием улицу будит.
Пахнет весной, мое солнышко. Счастья не будет.
|
Теги: стихи Дмитрий Быков счастья не будет |
Азбучное | Дневник |
Любезный читатель! Позволь мне, как встарь,
пока позволяет свобода,
тебе предложить лаконичный словарь
две тыщи десятого года.
А то позабудешь, чем славился он.
На «А»:Аватар, а еще Афедрон,
два знака культуры, и рядом —
Ассанж с неразлучным Айпадом.
На «Б» — на своем «Мерседесе» Барков:
стране доказал этот дядя,
что крупные рыбы глотают мальков,
практически, в общем, не глядя.
На «В» помещаются Взрывы в метро.
Хотелось бы вспомнить о прошлом светло,
о добром найти полсловечка...
На «Г» вспоминается Гречка,
сметенная смогом и адской жарой,
сбежавшая с криком «Отстаньте!».
На «Д», безусловно, Данилкин-герой,
с приставкою, может быть, «анти».
На «Ё» — полусон, превратившийся в быль:
представленный Прохоровым Ё-мобиль,
прибор на бензине и брюкве,
вполне соответствует букве.
На «Ж», безусловно, крутая Жара —
тупей и безжалостней быдла.
Страна ее, кажется, пережила,
но вера в стабильность погибла.
На «З» — Залдостанов по кличке Хирург:
средь многих премьером озвученных пург
одну мы отметить алкали —
о дружбе с «Ночными волками».
На «И» — Инновации. Тема жестка,
их перечень, граждане, страшен,
и так получилось, что обе на «К»:
Кущевская, значит, и Кашин.
Кущевская нам обозначила стиль,
который тандем постепенно взрастил,
и Кашина битой месили
в таком же, мне кажется, стиле.
Ну вот, подошли к середине стишков,
вторая пошла половина:
на «Л» — утерявший доверье Лужков
и желтая «Лада Калина».
Не знаю, с чего бы, у нас между тем
особенно много предметов на «М»,
и первой является массам
Муму с неизменным Матрасом.
Для тех, кто успел позабыть про Муму, —
Мутко, чье ответное слово
британскому было приятно уму;
и вслед — Манифест Михалкова.
Мутко по-английски трындеть нелегко,
но, знать, Михалкову трудней, чем Мутко:
его многоумной загрузки
не понял никто и по-русски.
Вот Нойзе, посаженный рэпер, на «Н»:
довольно типичная сценка.
На «О» у нас символ крутых перемен:
припомним судьбу Охта-центра!
Выходит, ребята, не зря мы орем:
из центра его переносит «Газпром»,
и сердце мадам Матвиенко —
не просто кирпичная стенка.
Хоть Питер не чищен, отметить я рад,
что в городе больше свободы:
на «П» там недавно прошел гей-Парад,
немыслимый в прежние годы.
Вдобавок — порадуйся, Родина-мать! —
милицию будут Полицией звать.
Какого еще нам подспорья?
Молчат Партизаны Приморья.
Россия — прогресса наглядный пример:
все врут, что прогресса не видно.
Распад и Распадская шахта — на «Р»;
но рядом и летняя Рында!
Услышан народа разгневанный глас,
и вот, понимаете, Рында у вас;
все плохо, и власть вам обрыдла —
но вот вам, пожалуйста, Рында!
И ежели здесь упомянут прогресс,
которого жажду, не скрою, —
то вот вам опять же Собянин на «С»,
с обещанной новой метлою;
конечно, покуда — столица, прости, —
он снега не может метлой размести,
но головы так полетели,
что стали заметней метели!
На «Т» у нас Твиттер, любимец элит,
игрушка детей и злодеев.
Медведев, конечно, ничем не рулит,
но Твиттером вроде владеет.
Фанатов, друзья, упомянем на «Эф»:
Москве учинили они разогрев.
Поверьте прогнозу поэта —
премьерская гвардия это!
К нам много гостей понаехали тут —
и вот утесняют хозяев!
Так пусть они, падлы, традиции чтут
и, суки, обычаи знают.
Премьер воплощает традицию в явь:
не можешь чего победить — так возглавь;
и правь, подпираясь спецназом,
в манере Цапка с Цеповязом.
Читатель! Ты что ж изменился в лице?
Забудь, дорогой, про усталость:
мы в самом конце, мы добрались до «Ц»,
последние буквы остались!
Вот Чапман, вгонявшая штатовцев в дрожь,
воспитывать будет собой молодежь;
и я — хоть ни рожи, ни кожи —
завидую той молодежи!
(Читатель заметил по ходу стиха,
коль скоро он азбуке верен,
что мы пропустили заветное «Х»:
так Химкинский лес и похерен!)
Но Эрнст дотянулся на Пятый канал
и с помощью Божьей его доконал.
Там Юмор и песни о старом,
а Я там не нужен задаром.
Вот странная буква, последнее «Я».
Ей-богу, мне хочется выйти.
Уже я понять не могу ни уя,
зачем я в таком алфавите.
Но только на эти отдельные «Я»
еще и осталась надежда моя.
И, верные этой надежде,
останемся вместе, как прежде.
|
Теги: стихи сатира дмитрий быков |
Журфаковское | Дневник |
Я вызвезжен с журфака,
журфаковский студент.
Ко мне туда, однако,
приехал президент.
К стыду корреспондентов,
случилось qui pro quo:
собрал взамен студентов
неведомо кого.
Занятья отменили
недрогнувшей рукой.
Они его хвалили
за то, что он такой.
Они его просили,
создав приветный гам,
чтоб дал Саакашвили
конкретно по зубам.
Я знаю этот ровный,
медоточивый штиль,
и этот многословный,
велеречивый стиль,
и глазки вурдалака,
готового уже
(таких в среде журфака
не видно и в МЖ!*)
Среди людского моря,
холуйством обуян,
фамилию позоря,
стоял один Иван.
Он гнулся гибким станом
и лыбился до слез
перед другим Иваном,
который музобоз.
Лишь семеро отважных —
безбашенных скорей —
в плакатиках бумажных
толпились у дверей,
не наглые ни разу
и с виду беднота,
но их скрутили сразу,
открыть не давши рта.
Для этого парада
от нашего стола
там только балюстрада
и лестница была.
Москва стояла в пробке,
казалась чуть живой,
студенты жались, робки,
к решеткам Моховой…
В охранничьем оскале
изобличился враг:
журфак не допускали
учиться на журфак!
Поэтому студенты,
являя ум и прыть,
свои апартаменты
задумали отмыть —
от лажи, холуяжа,
бессилия и врак.
Пускай случилась лажа —
журфак всегда журфак.
И вот теперь мы ропщем,
встречаясь тет-а-тет:
зачем позорить в общем
приличный факультет?
Студенты им — помеха,
их сразу не нагнуть —
так пусть бы он поехал
еще куда-нибудь!
Зачем бежать к журфаку,
задравши хвост трубой?
Они же эту клаку
везде везут с собой.
Какую, громко гаркнув,
преследовали цель?
Поехали бы в Дортмунд,
поехали бы в Йель,
в республику к Кокойты,
в другие города,
в веттехникум какой-то,
да мало ли куда.
А в общем, глядя шире
на этот их приезд, —
ужели мало в мире
других приличных мест?
Зачем их загрузили
в тебя, моя Москва?
У них ведь нет с Россией
ни сходства, ни родства.
Ни «Твиттеру», ни крабу
грубить я не хочу —
нашли бы по масштабу,
избрали по плечу!
Им дали бы без спора
достойный их венец
Албания, Андорра,
Монако, наконец…
Не станет безработных,
финансы расцветут…
А мы такой субботник
устроили бы тут!
Не убоявшись пота,
припомнив старину,
от имиджа болота
отмыли бы страну!
А если нас не слышат
Отечества отцы,
поскольку не колышут
их вольные певцы, —
не дожидаясь знака,
отчистим местный сад,
начав опять с журфака,
как двадцать лет назад.
|
Теги: стихи сатира Дмитрий Быков журфаковское |
Драйвовое | Дневник |
На «Красном октябре», поймав момент,
блеснул Медведев. Там теперь Октябрик:
есть правда в том, что бывший президент
явился на одной из бывших фабрик.
Сам повод мне казался пошловат:
все сдал, что можно, — так чего бы ради?
Там делали когда-то шоколад –
теперь собрались те, что в шоколаде
(кто отбирал героев – не пойму,
но это явно был коварный демон),
и стали хором объяснять ему,
как правильно он делал все, что делал,
как твердо гнул он линию свою,
сдаваясь в главном, побеждая в малом…
А в это время Путин интервью
давал в Барвихе трем телеканалам:
зачем – не знаю. Видимо, затем,
чтоб местной узаконенной малине
по-прежнему мерещился тандем,
хотя тандема не было в помине.
Сюжет, достойный Агнии Барто,
хоть, в сущности, не стоящий полушки.
Что он сказал? – а то из вас никто
не рассказал бы этого получше!
Сигналов новых он не подавал,
ничто не предвещало холиваров.
Там был из Златоуста сталевар,
точнее, златоуст из сталеваров,
сияющий, как свежий апельсин,
и сообщивший несколько манерно,
что летом у него родился сын
(стараньями Медведева, наверно).
Там был Минаев, рыхлый наш акын,
изрекший пару лозунгов протухлых, —
он хвалит власти с рвением таким,
с каким ругать их принято на кухнях.
Весь интернет наизгалялся всласть –
на этот подвиг мы всегда готовы.
Все повторяли: «Не бросайте власть!».
Медведев возмущался: «Что вы, что вы!».
О чем писать эпистолу свою –
я сам не знал и вглядывался паки,
но в это время свежую струю
внесла в беседу Тина Канделаки.
Сперва она поведала о том,
что друг ее, успешный англичанин,
себе обрел в России новый дом
(должно быть, этот юноша отчаян!):
свою судьбину в клочья изодрав,
он ринулся сюда, и это здраво.
«В одной России есть сегодня драйв!
В России невозможно жить без драйва!».
Вот вещь, непостижимая уму,
но внятная любому в той клоаке:
у нас в стране успех придет к тому,
в ком будет драйв, сказала Канделаки.
И вот, припомнив свой банальный лайф,
в порожнее текущий из пустого, —
я начал думать: что такое драйв?
Как люди понимают это слово –
вот эти все, собравшиеся там
с какой-то целью, а не ради кайфа,
которые резвы не по летам
и веселы вообще неадекватно?
В конце концов, английский мне знаком,
но, отличаясь от меня-изгоя,
они другим владеют языком,
и «драйв» там значит что-нибудь другое.
Страна полна печалей и злодейств,
каких не выжечь никаким глаголом, —
так как мне этим драйвом овладеть,
чтоб стать таким же свежим и веселым?
И что есть драйв? Уменье сочетать
утробный юморок с напором лести?
Уменье врать? Уменье не читать?
Искусство с криком «Марш!» бежать на месте?
Отыскивать в безжизненности нерв,
швыряя в несогласного каменья,
умеет весь медведевский резерв;
боюсь, что это все его уменье.
Науку эту я не угрызу,
до светлых их вершин не доползу я:
на выпученном радостью глазу
там виден отблеск явного безумья.
Он и в глазах Медведева блистал.
Прошу не плакать чересчур ранимых, —
нам четко явлен был Медведев-style:
манера улыбаться на руинах.
В конце концов, когда царит развал,
чем утешаться Родине, чего там…
«Почаще улыбайтесь», — он призвал.
Зачем? Чтоб стать готовым идиотом?
Но это вправду новая волна:
держаться надо весело и серо.
Натужным ликованием полна
у них теперь любая атмосфера:
шахтер, боксер, свинарка и пастух,
ведущий, сталевар и их хозяйва –
все пялят зенки, все смеются вслух,
и этот общий смех – основа драйва.
Врут, что у нас возможностей нема –
у нас их край буквально непочатый:
утратить стыд, шутя сойти с ума,
попасть бесплатно в год семидесятый…
Воистину, уж если мы хотим
тут выжить и попасть при этом в ящик,
то лживый жизнерадостный кретин –
достойный и внушительный образчик.
А прочие – уже любых кровей, —
почувствовав, куда несет стихия,
все чаще выбирают drive away.
Точнее даже – drive away from here.
|
Теги: стихи сатира дмитрий быков |
Юбилейное | Дневник |
Между прочим, отлично я помню застой.
Несмотря на обилие тягот,
к каждой дате, хотя бы и самой простой,
начинали готовиться за год.
Подготовка любимейшим спортом была,
уклоняться считалось неловко —
и чем хуже в стране обстояли дела,
тем активнее шла подготовка.
Вспоминается мне юбилей Ильича,
отмечавшийся крайне двулично.
Вся Отчизна встречала его хохоча:
до того он достал нас, Ильич-то.
Мой заслуженный дед, ветеран и смельчак,
опрокинувши рюмку с устатку,
утверждал, что столетье встречали не так,
как позднейшую ту стодесятку,
ибо в семидесятом — со всею тоской,
очевидной уже октябрятам, —
не бывало еще безнадеги такой,
что почуялась в восьмидесятом.
Над страною сегодня, как туча, висят,
вызывая фонтан остолопства,
неизбежные, грозные те шестьдесят,
до которых лишь год остается.
Что такое, товарищи, год? Ерунда!
А в сравнении с восьмидесятым —
турбулентные смотрятся наши года,
как Де Сад по сравненью с детсадом.
Так что, Родина, денег и сил не жалей,
реагируй эффектно и быстро.
Мы должны забабахать такой юбилей,
чтоб за шумом и повод забылся.
Я помпезные праздники очень люблю
и спешу засветиться советом,
выступая за то, чтоб к тому октябрю
начинали готовиться в этом.
Сколько будет статей и публичных затей —
телевизор покуда не вымер!
«Юбилею навстречу»: десятки детей,
называемых гордо «Владимир».
Сколько пылких речей в исполненье светил,
от любви становящихся раком!
Вот Дзагоев, допустим, уже посвятил
гол футбольный, забитый словакам,
дню рожденья того, кто от бурь и невзгод
защитил нас, явившись когда-то, —
а ведь это еще не двенадцатый год,
и премьер, и некруглая дата!
Молодец. Я не смею над этим шутить.
Непочтительность — дело худое.
Что еще мы могли бы ему посвятить?
Пуски домен? Посевы? Удои?
Шестьдесят беспорочно отслуженных лет,
в экстремально-спортивном режиме…
Но сегодня и домен практически нет,
и удои все больше чужие.
Что еще? Турпоходы? Спортивный улов?
Достиженье семейного лада?
Что мне делать — я не забиваю голов,
а голов неспортивных — не надо.
Если надо стихи — я всемерно готов,
вон и муза по кухне летает, —
но, увы, он давно не читает стихов,
он Донцову — и ту не читает.
Возвести монумент, чтобы Ленин померк?
Подарить от Маккартни гитару?
Фейерверк? — У Кадырова был фейерверк,
и Ванесса была, и Ротару…
Посвятить ему фильмы — посильную дань,
или марку российской одежды, —
но зачем ему спихивать всякую дрянь?
Да, посредственность, но не злодей же!
Надо новое что-то ему посвятить,
чтоб такого еще не бывало:
Сеть прикрыть или «Эхо Москвы» прикрутить, —
но и этого кажется мало!
То, что выше обычных свершений и мер,
что нельзя и представить без брани,
чтобы локти Рамзан искусал! Например —
чтобы в марте его не избрали.
Чтобы стал он простым гражданином Москвы
иль туристом в приличном отеле…
— Быть не может! — конечно, воскликнете вы.
Но ведь этого мы и хотели!
Посвятить ему роды, футбол, турпоход —
примитивно и как-то неярко,
а такого подарка он точно не ждет.
Он замрет от такого подарка.
Как Герасим-герой, утопивший Муму,
он легко бы собрался в дорогу…
А в придачу и Кремль подарить бы ему.
Пусть играет. Не жалко, ей-Богу.
|
Подписаться на:
Сообщения (Atom)